Что происходит в мире денег?

Березовский недавно заявил, что Владимир Путин точно не будет президентом в третий раз. Россия, по его мнению, – такая страна, что в ней все решают 50 человек, остальные не в счет. А из этих пятидесяти сорок очень не любят Владимира Владимировича.

Не уверен, что вполне согласен с его логикой. Хотя Москва в царствование Ивана Третьего интересовалась Венецией, и венецианцы строили Кремль, который так много значит в нашей жизни, но с тех пор такого острого интереса уже не было, и потому обычаи Serenissima Repubblica, то есть правление пятидесяти семейств, вряд ли могли у нас глубоко укорениться. Тем не менее, что-то в этом есть, и эти пятьдесят у нас действительно что-то решают.

Поскольку он не назвал этих людей, то не могу точно сказать, что ни с кем из них не общался. Хочу поделиться странным впечатлением от нескольких общений с теми, про кого я лично думаю, что они как раз могли бы входить в этот полтинник. С одной стороны, они полностью подтверждали мнение Березовского в той части, что Путина они очень не любят. Вполне единогласно они заявляли, что его возвратное воцарение означает новый застой и новый коллапс, а для них лично судьбу Чичваркина или Ходорковского. В отзывах о Владимире Путине их сарказм и ярость достигали настоящих публицистических высот, хоть сейчас на «Эхо Москвы». С другой стороны, в полном противоречии с этой, на мой взгляд, вполне здравой, хотя и несколько аффектированной позицией вывод у них получался прямо противоположный березовскому. А именно – что приход Путина неизбежен и чему быть, того не миновать.

Это звучало странно потому, что людей, с которыми я общался, никак нельзя назвать покорными и тихими. Замечено, что большие состояния безынициативные люди заработать не могут. Нет-нет, это были люди деятельные, решительные, умные, самоуверенные, обаятельные, не без авантюризма. Но при обсуждении второго пришествия Путина они вдруг впадали в фатализм, как герои античной трагедии в момент осознания, что им пора сходить со сцены. Сходить они собираются все больше в Лондон, к деньгам, особнякам, яхтам, женам и детям, но при этом преисполнены чувства нешуточного трагизма и как бы заблаговременной скорби по поводу России, которую они потеряют. И не надо, пожалуйста, думать, эта скорбь неискренна. Людям, я думаю, всем примерно поровну отпущено ощущения несчастья, и по какому поводу оно переживается, не так важно – легче от этого не становиться.

Это настроение обреченности интересно как культурный феномен. Профессор Александр Аузан на «Свободе» тут объявил программу подкомиссии комиссии по модернизации при президенте РФ, которой он руководит, и эта самая подкомиссия должна изучать неформальные культурные институты нашего общества, которые мешают модернизации. Там у них важные и достойные люди заседают – Павел Лунгин, Александр Архангельский, Виталий Найшуль, а культурные институты они понимают в том смысле, что это такие вредные привычки (или отсутствие полезных привычек), исторически свойственные русским людям и унаследованные российскими гражданами. Так вот мне кажется, что это ощущение – ничего не поделаешь и пора валить – это, наверное, как раз такой культурный институт, который надо изучать и осмыслять.

Недавно я бесперспективно поспорил с одним бизнесменом. Спор получился о Ходорковском. Я отстаивал вполне банальную точку зрения, что в его лице, так сказать, сидит вся Россия – не буду ее развивать, в последний год на эту тему было высказано много, и большинство людей легко воспроизводят соответствующую риторику с любого места. Интересной была его точка зрения. Он искренне доказывал мне, что то, что делал со страной крупный бизнес времен позднего Ельцина и раннего Путина, было настолько катастрофично, люди настолько потеряли меру реальности, что юридические аспекты правильного правосудия здесь нужно забыть. Здесь неважно, за что посадили и не очень важно кого, важно только, что необходимо было посадить. И в лице Ходорковского сидит не вся Россия, а весь ее крупный бизнес, и это морально оправданная ситуация, поскольку за превращение сравнительно высоко цивилизованного общества в банановую республику надо отвечать.

Эти мысли были бы банальны в устах государственного чиновника, но здесь интересно то, что это говорил вовсе не чиновник, а именно что человек, как раз отчасти сидящий в лице Ходорковского, создатель и владелец крупного бизнеса. Да и, кстати, чиновники в последнее семь лет сами такого натворили в доставшейся им от олигархов банановой республике, что уже ничего такого и не говорят, потому, что чувствуют, что скоро их самих посадят в чьем-нибудь лице, и хорошо бы в лужковском, а могут ведь и в собственном. Мой собеседник не связан с государством иными отношениями, кроме, полагаю, необходимых ему по бизнесу коррупционных, не использует административного ресурса, кроме того, который покупает в конкретных сделках, никакой личной выгоды от посадки Михаила Борисовича не получил. Его позиция – это результат нравственной работы над собой, которая сводится к тяжелому внутреннему признанию – протратили страну, виноваты, наказание заслужено.

Я к вопросу об институтах. Хочу обратить внимание на два института, принятых в нашей сельской местности. Оба они хорошо известны, но, по-моему, мы не вполне отдаем себе отчет в результате их совместного действия.

Один – это специфика русского представления о грехе, которое можно было бы назвать православным, удерживая, однако, в голове то обстоятельство, что оно относится не к православному вероучению (в рамках которого, вероятно, должно быть квалифицировано как сугубое заблуждение), сколько к бытованию этого вероучения в русской реальности. Оно сводится к формуле «не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься». Поскольку покаяние угодно Богу, а если нет греха, то в чем же каяться, получается, что если не грешить, ты не сможешь сделать то, что нужно для спасения, и стало быть, гореть тебе в Аду. Иначе говоря, грех в некоем смысле угоден Богу, Он сравнительно терпимо ждет, что ты его совершишь, для того, чтобы потом покаяться всерьез. Представления такого рода фиксируются в русских текстах с XVII века, так что дело устойчивое. Этот институт перенесен в русском контексте на высшую государственную власть, представляющую, а то и заменяющую Бога, и здесь тоже получается, что власть как бы ждет, чтобы ты согрешил, для того, чтобы перед ней покаяться и более ревностно, с осознанием собственной греховности, исполнять ее распоряжения, даже противоречащие отчасти собственным интересам. В светском виде этот институт работает как известный способ управления с помощью компромата, причем тут есть и дополнительное удобство в том, что кающийся человек приносит власти компромат добровольно, вследствие нравственной работы над собой, и не нужно особенно напрягать спецслужбы.

А второй институт – это практика коллективной исповеди и покаяния. В Средние века она была сравнительно повсеместной и в католических странах (хотя осуждалась церковью), но у нас задержалась надолго. Последние известные коллективные покаяния практиковал Иоанн Кронштадский, собирая вместе для этого дело несколько тысяч верующих. Я здесь хочу подчеркнуть то обстоятельство, что исповедь и покаяние совершаются публично, что довольно дико, если иметь в виду функционирующую параллельно практику публичного судопроизводства – то есть предполагается, что человек должен быть искренним как перед Богом, но при этом на миру. Исходя из этого публичная сфера сама по себе оказывается покаянной – грешишь ты в тиши, одиноко, а каешься публично. Этот институт тоже был более или менее успешно апроприирован российской государственной властью, что нашло свое наиболее полное выражение в сталинской практике публичных процессов, где вредители должны были принародно каяться в своих грехах, а народ — требовать кары. В гораздо более мягкой форме публичные покаяния практиковалась в СССР повсеместно в виде партийных и профсоюзных собраний с разбором личных дел алкоголиков и прелюбодеев. Вспомните прелестную песню Александра Галича, где грешный супруг товарища Парамоновой проходит полный путь от прелюбодейства до кары по партийной линии и итогового отпущения грехов в райкоме: «Ох ну что тут говорить, что тут спрашивать, вот стою я перед вами словно голенький, я с племянницей гулял тетипашиной, и в «Пекин» ее водил, и в Сокольники».

Так вот, о совместном действии этих институтов в связи с идеей Бориса Березовского. Те пятьдесят человек, о которых он говорит, хотя и относятся к Владимиру Путину в высшей степени неприязненно, но при этом считают, что его пришествие неизбежно. Не оказываются ли они подсознательно в рамках именно того комплекса представлений, который я сейчас попытался описать? У нас ведь такая ситуация, что хотя они люди известные, тем не менее, не вполне публичные. Дела их вершатся одиноко и в тиши, и дела эти по некоторым представлениям греховны. А в публичной сфере у нас один Путин. Так вот, не относятся ли они ко второму его пришествию как к неизбежной расплате, перспектива которой несколько парализует их деятельные натуры, как к публичному покаянию, где, конечно, их лично ждет кара, но, отчасти и искупление в виде или прощения, или эмиграции, или даже освобождения после отсидки – по грехам?

Я не могу иначе объяснить их странную обреченность, готовность покориться неуместной судьбе. Я бы рекомендовал профессору Аузану и его подкомиссии самым пристальным образом взглянуть на этот зловредный институт, который, по-моему, решительно мешает нашей модернизации. Какая модернизация к чертовой матери? Тут не то, что как в средневековой Венеции, пятьдесят человек все решают, а остальные не причем, тут и эти пятьдесят человек тоже не решают, потому что думают, что Владимир Владимирович – это бич Божий, посланный им за грехи. Эй, ребята, опомнитесь, вы-то в Лондон, а я-то куда?

Говорят, в Египте революция совершилась от того, что пришел Фейсбук, и миллион с лишним пользователей обнаружили, что сидят в дерьме и думают одно и то же. Это им открыло глаза, и они решили сменить окружающий пейзаж загаженных авторитаризмом пустынь на цветущие демократические оазисы. Если я правильно понимаю мысли профессора Аузана, это довольно яркий пример воздействия модернизационных технологий на архаические общественные институты. Я к тому, что тем, о которых говорит Березовский, явно не хватает фейсбука. Надо регистрироваться, раз это так ободряюще действует. На пятьдесят человек – это ж минутное дело. Пусть они все узнают, где сидят и что про это думают.

Читайте также: Самые свежие новости Новороссии.